В ходе «безбожной пятилетки» 1933-1938 гг. как организационная структура Русской Православной Церквибыла практически уничтожена. К началу Второй мировой войны действовало лишь около 380 храмов, были закрыты все монастыри. На своих кафедрах находились лишь 4 архиерея: митрополиты Московский Сергий (Страгородский) и Ленинградский Алексий (Симанский), а также 2 их викария – архиепископы Дмитровский Сергий (Воскресенский) и Петергофский Николай (Ярушевич). Тем не менее, это не означало победы над «религиозным сознанием» населения: в 1937 году в СССР была проведена перепись населения, во время которой 56,7 % лиц от 16 лет и старше открыто признали себя верующими (это стало одной из причин того, что материалы переписи были засекречены и преданы гласности лишь спустя полвека)[1]. Кроме того, с началом международного конфликтав 1939-1941 гг. в составе РПЦ было образовано 15 епархий –на территориях, присоединенных к СССР и потому не испытавших двух десятилетий гонений (Западная Украина, Молдавия,Западная Белоруссия, Прибалтика). Летом 1941 г. все они оказались в оккупации.

Руководство III Рейха взяло курс на восстановление религиозной жизни на своих новых территориях, но намеревалось держать ее под жестким контролем и направлять в выгодном себе русле. Тем не менее, эта политика столкнулась с серьезными трудностями. «Областным» епископским собором 18 августа 1941 г. в Почаевской лавре была создана Автономная Украинская Православная Церковь «в канонической зависимости от Церкви Российской». Ее возглавил старейший по хиротонии ровенский архиепископ Алексий (Громадский)^[2]. Собор руководствовался хорошо известным и часто применявшимся указом Временного церковного управления при патриархе Тихоне № 362 от 20 ноября 1920 г., по которому в условиях изоляции от высшего церковного управления РПЦ дозволялось создание временного автономного управления. Второй Почаевский собор 25 ноября 1941 г. возвёл архиепископа Алексия в сан митрополита Волынского и Житомирского, с присвоением ему титула «экзарх Украины». Этот титул был фактически признан в Москве. Митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич), до войны назначенный экзархом и впоследствии вынужденный покинуть Киев, с 1942 г. именовал себя «бывшим экзархом». Епископский собор в г. Ульяновске (где в эвакуации находилось руководство РПЦ) 28 марта 1942 г. осудил деятельность украинских автокефалистов – раскольнической организации во главе с епископом Поликарпом (Сикорским), действовавшую вне связи с РПЦ, параллельно автономной УПЦ митрополита Алексия (Громадского). При этом в отношении самой автономной УПЦ руководство РПЦ никаких санкций не применяло^[3]. В свою очередь автономная УПЦ демонстративно не избирала митрополита на киевскую кафедру. Таким образом, немцам так и не удалось добиться от епископата создания отдельной Украинской Церкви. 3 октября 1941 г. в Минске по инициативе германской администрации также прошел собор «Православной Церкви в Белоруссии», однако она поставила провозглашение собственной автокефалии в зависимость от «признания ее всеми автокефальными Православными Церквами».В результате нежелания провозгласить автокефалию минский митрополит Пантелеимон (Рожновский) в июне 1942 г. был помещен под домашний арест. Под его председательством его заместителя могилевского архиепископа Филофея (Нарко) 30 августа – 2 сентября 1942 г. в Минске прошел второй собор белорусских епископов, но и он подтвердил прежнее решение[4]. Таким образом Церковь на оккупированных территориях не порывала связь с Москвой.Всего в период оккупации было создано 33 епархии на Украине, в Белоруссии, оккупированных областях России, а также в Латвии[5].

По другую линию фронта события развивались не менее стремительно. Уже 22 июня 1941 г. митрополит Сергий выступил с посланием, в котором были такие слова: «Вспомним святых вождей русского народа, например, Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших свои души за народ и родину. Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины. Господь нам дарует победу»[6]. Знаменитое обращение И.В. Сталина от 3 июня 1941 г. со словами «Братья и сестры!» и речь на параде 7 ноября в значительной степени были повторением митрополичьего послания. С началом войны произошло резкое оживление церковной жизни и в советском тылу. Уже в сентябре 1941 г. началось образование новых епархий. Всего на не подвергшихся оккупации территориях в годы войны было создано 27 новых кафедр[7]. К 1 апреля 1946 г. в СССР действовало 10547 храмов и 75 монастырей (рост продолжился до середины 1950-х гг., позднее – только в 1990-е гг.)[8].

Изменения отчетливо затронули и армию. 10 декабря 1941 г. с военных газет был снят классовый марксистский лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»[9]. 29 июля 1942 г., в начале Сталинградской битвы, на следующий день после выхода приказа № 227 «Ни шагу назад!», были учреждены ордена Александра Невского, Суворова и Кутузова. Позднее был учрежден орден Славы, лента которого имела цвета Георгиевского креста (их разрешалось носить вместе).6 января 1943 г. в Красной армии были введены погоны, которые однозначно ассоциировались со «старым режимом». НКВД фиксировало армейские разговоры: как считали военные, сделано это было, «чтобы поднять авторитет Красной Армии, так как многие народы, как украинцы и белорусы, перестали любить и доверять ей... Теперь будут все соблюдать честь русского военного мундира. А может быть с введением погонов вскоре на них вскочит и орёл»[10]. Очевидно было одно: армия не могла освобождать западные территории СССР в той форме, которая всем запомнилась как символ отступления.

Начиная с августа 1943 г.Красная армия развивала контрнаступление на Украине.Именно эти события подтолкнули союзников к подготовке открытия Второго фронта в Европе. В августе было принято решение о первой встрече высших руководителей «Большой Тройки». В течение всей осени шла интенсивная подготовка Тегеранской конференции. В рамках укрепления союзнических связей во второй половине сентября планировалось посещение Москвы делегацией Англиканской церкви во главе с архиепископом Йоркским. Накануне Кремль активизировал свои контакты с Русской Церковью. 4 сентября состоялась встреча Сталина с митрополитами Сергием, Алексием и Николаем. 8 сентября собор епископов избрал нового патриарха. Новый патриарший титул «Патриарх Московский и всея Руси», судя по протоколу встречи с главой государства, был инициативой самого митрополита Сергия[11]. В титуле прежнего патриарха – Тихона (Беллавина; 1917-1925) – как и патриархов XVI-XVII вв., значилось «всея России». Однако его использование затруднялось тем, что Россия формально была лишь одной из 16 союзных республик (РСФСР). В результате появилось новое каноническое понятие «Русь», которое включало в себя всю территорию СССР, кроме Грузии, где существовала своя поместная церковь.19 ноября 1943 г. было восстановлено общение Русской и Грузинской Церквей, прерванное еще в 1917 г.

Летом 1943 г. был объявлен конкурс на текст нового государственного гимна СССР. Конкурировали десятки известных авторов, но Сталин остановился на варианте С.В. Михалкова и Г.А. Эль-Регистана, в котором присутствовало то же слово, что и в только что утвержденном титуле патриарха – «Русь». В октябре решение фактически уже было принято. Михалков вспоминал: «Нам приходилось слышать от собратьев по перу, что не стоило в советском гимне употреблять слово «Русь», поскольку это понятие архаическое, древнее и сегодня звучит диковато. Но нам казалось, что именно это слово значительно, своевременно и, возможно, именно оно привлекло внимание Сталина»[12].

По данным спецслужб гимн был воспринят положительно. Как сообщалось Сталину, начальник Главного артиллерийского управления Красной армии генерал-полковник Яковлев отзывался так: «За границей это будут расценивать как шаг назад, как уступку союзникам, а на самом деле это не так. Ведь сколько таких шагов мы сделали за войну: комиссаров ликвидировали – ничего не случилось, даже лучше стали воевать, генеральские офицерские звания ввели, погоны всем надели – дисциплину укрепили. Святейший синод создали, патриарха выбрали, Коминтерн распустили и, наконец, отменили «Интернационал», и все это на пользу Родине». Начальник разведывательного отдела штаба Белорусского фронта генерал-майор Текмазов говорил: «Новый текст гимна учит любить Родину, отечество конкретно, а не вообще. Он складывает смысл понятия об отчизне и главное, что Советский Союз сплотила Великая Русь».Начальник отдела Главного управления Инженерно-авиационной службы ВВС Мотаев отмечал: «Наконец-то вспомнили про великую Русь, а то ведь ее совсем было забыли. Из русского лексикона это слово было вычеркнуто. Это было большой ошибкой.Основой нашего государства, из которой возник Советский Союз, была Россия. На этой основе и надо воспитывать. Это слово создает большие традиции, в которых мы так нуждаемся». А специальный корреспондент газеты авиации дальнего действия «Красный Сокол» майор Голыдев заявлял даже, что в новом тексте гимна «нет той силы и красоты, как в монархическом гимне «Боже, царя храни»»[13].

Таким образом, советское руководство безусловно использовало Церковь в своей идеологической борьбе. Однако также можно констатировать и обратное влияние. Активная позиция Церкви сама по себе стала крайне важной причиной изменения государственной политики: власть вынуждена была считаться с религиозным фактором, причем его значение в период контрнаступления только возрастало. Серьезные коррективы в поведении советского руководства в отношении Церкви в период войны были одновременно и следствием изменения сталинского курса, и уступкой собственному народу-победителю.

Федор Гайда,
доцент кафедры истории России XIX века – начала XX века Исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова
Грузия, Тбилиси, «BETSY’S HOTEL»
ГРУЗИНФОРМ
31 марта 2014 года