Это Джордж Сорос. Помните об этом, когда в следующий раз финансируемые Соросом либералы назовут вас расистом, фашистом или нацистом. Интересный факт о миллиардере, который не просто финансирует кучу правозащитных организаций, но и учебники в российских школах многие вышли, в свое время, из его фондов.

Отец Джорджа Сороса, Тивадар Сорос: Ушел добровольцем в австро-венгерскую армию в 1-ю мировую войну. Попал в русский плен и был отправлен в лагерь для заключенных в Сибири, бежал и вернулся в Будапешт. В 1923 написал повесть «Современные Робинзоны» (эспер. Modernaj Robinzonoj). Жена — Эрзебет Суч (Erzebet Szucz), двое сыновей — Павел (Пол) и Дьёрдь (Джордж). В 1944—1945 во время депортации венгерских евреев активно помогал многим из них скрываться от преследования с помощью поддельных документов.

А вот отрывок интервью (стенограмма) Джорджа Сороса, которое он дал Стиву Крофту, журналисту CBS для программы «60 минут» в 1998 году.

Крофт: Вы венгерский еврей…

Сорос: Да.

К: … который избежал Холокоста…

С: Да.

К: …выдававший себя за христианина…

С: Верно.

К: И вы видели своими глазами, как многих людей отправляли в лагеря смерти.

С: Верно. Мне было 14 лет. И я могу сказать, что именно в это время сформировался мой характер.

К: В каком смысле?

С: Нужно просчитывать наперед. Необходимо понимать и предвидеть события, когда грозит опасность. Это была колоссальная угроза беды. То есть очень личное персональное ощущение беды.

К: Как я понимаю, вам удалось спастись благодаря свояку, который поклялся, что вы его крестник.

С: Да, да.

К: Вы спаслись, и фактически, затем помогали отнимать имущество у евреев.

С: Да. Это верно. Да.

К: По-моему, подобный опыт мог бы довести многих людей до психиатрической клиники на долгие-долгие годы. Это было трудно?

С: Нет. Вовсе нет. Вероятно, я как ребенок не осознавал, с чем это связано. Никаких проблем это не создавало.

К: Никакого чувства вины?

С: Нет.

К: Ну например, «я еврей, и я вижу, как людей увозят. Я бы легко мог оказаться на их месте, мог бы быть там». Ничего такого?

С: Ну конечно, я мог бы быть по другую сторону, или я мог бы быть одним из тех, чьи вещи конфискуют. Но не было смысла рассуждать о том, должен ли я быть там (на их месте), потому что это было, ну, грубо говоря, как на рынке – если бы я не был там, я бы, конечно, этого не делал, но тогда это делал бы кто-то другой, и в любом случае вещи бы отнимали. И это было – не зависимо от того, был я там или нет; я был просто зрителем того, как отбирали вещи. Так что от меня ничего не зависело в этой конфискации. И поэтому у меня нет чувства вины.