Прилетев в Москву, я первым делом вспомнила о пробках на столичных дорогах. Трасса от Домодедова в центр стоит. По пути разглядываю почти уже забытые места. И тут натыкаюсь на характерную картину. Справа катится автомобиль стражей порядка с гордой надписью «ПОЛИЦИЯ». Причем стиль, цвета, шрифт, выражение лиц сидящих внутри людей – в общем, всё – до боли знакомо. Зато буквы другие.

Посмотрела налево. И там – как бросок в прошлое. На меня смотрит огромная голова отца пролетариата и не менее внушительная надпись: «СОВХОЗ ИМЕНИ В. И. ЛЕНИНА». Здесь точно ничего не изменилось...

Так начался этот столь насыщенный визит в РФ.

Интервью с Дмитрием Медведевым организовал глубоко уважаемый и горячо любимый Алексей Венедиктов, которому я сотни раз задала один и тот же вопрос: а что, если президент передумает? Уезжать домой с пустыми руками не хотелось...

Еще в Москве я все пыталась понять – произойдет ли беседа с президетом России на самом деле... Даже после прибытия в Сочи не верилось. Кстати, в этом замечательном курортном городе я первым делом увидела автомобили с т.н. «абхазскими номерами» и автобус, приглашающий всех желающих насладится гостеприимством «Сухума».

Преодолеть чувство тошноты было трудно. Но тем важнее было задать Дмитрию Анатольевичу вопросы об его видении будущего оккупированных грузинских регионов.

Подготовка к интервью выдалась более чем эмоциональной. Мы с Софико Шеварднадзе все порывались начать обсуждение проблем нашей страны на грузинском языке. Венедиктов немедленно заявил, что мы можем сделать то же самое на интервью с президентом РФ. Было бы занимательно...

В день Х, в ожидании главы российского государства, в сочинской резиденции Медведева, мы с Софико пели гимн Грузии.

Когда Дмитрий Анатольевич появился-таки в зале для пресс-конференций, он был крайне дружелюбен. Заранее ознакомился с нашими досье и даже запомнил мое имя.

Первый вопрос о судьбе пятисот тысяч беженцев, которые по воле российского правительства лишены возможности попасть в собственные дома, вызвал у президента вполне ожидаемую реакцию.

Сказал, что «этим людям можно помочь» и посоветовал Тбилиси найти общий язык с абхазами и осетинами. Прекрасно при этом зная, что абхазы и осетины в Абхазии и Южной Осетии совершенно ничего не решают.

Говорили мы и об оккупации грузинских территорий, признанной международным сообществом, и о предложении Михаила Саакашвили начать диалог с Москвой без предварительных условий. Говорили о хронике войны в Грузии... Президент был готов и хотел отвечать, не поленился рассказать подробности своей петербуржской встречи с грузинским коллегой. Не поленился в очередной раз «охарактеризовать» Михаила Саакашвили, с которым Кремль НИКОГДА не будет говорить – даже несмотря на то, что именно этого человека законно выбрал грузинский народ.

Правда, некоторая неувязка вышла с вопросом по ВТО, который Россия готова обсуждать с правительством Саакашвили, но не с самим Саакашвили. Значит, если очень захотеть, можно и в Тбилиси позвонить. Но не главе государства, а какому-нибудь его подчиненному. Такая вот «личная неприязнь».

Ничего сенсационного Медведев, в общем, не сказал. Но свою позицию подтвердил более чем жестко. Досталось от него и американским сенаторам, единогласно провозгласившим Россию страной-оккупантом, и «эмиссарам из-за океана».

И в результате вполне понятен ответ на главный вопрос: нормализации отношений ждать не приходится. Политической воли в Москве для этого нет. Беженцев домой пускать никто не собирается. И меня – грузинку – в Абхазии не ждут.

Впрочем, сам факт, что президент России дал интервью неподконтрольному себе самому каналу, ценю. Ведь в Кремле такого рода «риски» традиционно считаются излишними. Дмитрий Анатольевич решил все же рискнуть. Вероятно, таким образом он попытался закрыть тему российско-грузинской войны 2008.

После беседы Медведев много улыбался. С ним оказалось легко общаться...